Вася

Я не хочу сейчас писать дежурных слов про праведность и аскетизм. Хотя Вася был истинным аскетом и праведником. У него было иконописное лицо и — особенно — глаза.

Но я помню его в красных шортах-трусах и голубой полосатой тенниске, измождённого и озорного, каким впервые увидела в «Ковчеге», летнем лагере театра «Тимур», тогда ещё в Коробовых Хуторах. Тот июль и четыре следующих — самые счастливые дни моей жизни. Самые пронзительные, самые... полезные. Потому что я провела их с детьми, вожатой. Круглосуточно, целый месяц. А Вася жил так всю жизнь. И в этом были его счастье и боль, разочарование и вдохновение.

Про Васю пишут, что он был актёром по профессии и худруком «Тимура» по жизни. Но он был педагогом, большим педагогом. Даже если бы он работал кондуктором, я уверена, его трамвай поджидали бы стайки разновозрастных пацанов. И мечтали бы вырасти и стать вагоновожатыми.

Он искромётно шутил, он был артистичным и искренним, и дети висели на нём гроздьями. Его побаивались, но по-настоящему не боялись. Васины вспышки гнева, внезапные и громкие, как гроза, так же быстро проходили, принося облегчение и освежение. В столовой, разозлившись из-за изуродованной алюминиевой вилки, с зубцами, скрученными каким-то остряком-богатырём в жгуты, Вася, покричав и отсердясь, ходил между затихшими столиками, искал ложку и нож — для комплекта...

Заядлый библиофил и эрудит, Вася «изводил» своих тимуровцев стихами и прозой — учил читать. Интеллигент и немножко сноб, он прививал вкус и манеры. Остряк и балагур, он поднимал планку юмора. Сам яркий и выразительный, он видел и ценил в каждом ребёнке его особенность, непохожесть. Уважал одиночек и «белых ворон». Он говорил: если ребенок «плохо себя ведёт» — это крик о помощи, дети не бывают плохими.

Вася не любил, когда «Тимур» называли детским театром. Он говорил: это ТЮЗ и кукольный — детские театры. А «Тимур» — театр детей. У него не было цели — вырастить актёров. Но с его нехитрых спектаклей, с несложной сценографией и декорациями, редкий зритель выходил с сухими глазами. И дело отнюдь не в актёрском мастерстве тимуровцев. Вася учил чувствовать боль и радость и выражать их. Учил своих детей, а они передавали это залу.

Васю многие не любили. За его откровенность и отказ играть по правилам. Он был неудобным, он не признавал чинов и должностей. Даже не так. Чем больше должность — тем больше должен, считал Вася. Должен сделать. Потому что нет ничего важнее детей и детства. Он давал шанс. А не любили его те, кто этим шансом не воспользовались.

И не было на свете человека благодарнее Сидина. Ему было всё равно: 100 сэкономленных с небольшой зарплаты долларов или несколько тысяч, ящик шоколада или детские книжки — от Регионов или БЮТа, от чиновника или папы подающего надежды «актёра», анонимно или торжественно. Он не уставал благодарить, потому что знал людей, знал, как важна отдача. И — фирменная хитрость — Васино «спасибо» всегда было с перспективой: дескать, видите, как просто, а сколько радости?!

Он не стеснялся просить — не себе просил. Но только Бог знает, чего ему это стоило. Он помнил каждый взнос, всех спонсоров — по именам и званиям, каждое доброе дело и слово. И когда после спектаклей к нему подходили расчувствовавшиеся зрители, благодарили, жали руку, говорили проникновенные слова, Вася всегда старался обратить этот порыв в дело: «Давайте же вместе, подключайтесь!» Он в каждом подозревал единомышленника. Их не хватало ему.

Было бы легче, если бы «Тимур» оставался прежним драмкружком, с классическим «пионерским» репертуаром — «Пеппи Длинныйчулок» да «Питер Пен». Но Вася был христианином, и вера была его образом жизни. Он жил так, что невольно обращал окружавших его людей и, конечно, детей. Религия — тема непростая, и молитву в детских спектаклях многие воспринимали настороженно. Осудить ведь просто. Проще, чем понять. Но Вася знал, что «дорога к храму» простой не бывает. Эта репутация «Тимура», репутация театра с православной подоплёкой, выполнила роль сита: она отсеяла тех, кто хотел только, чтобы его ребёнок бойко читал стихи со сцены, и привлекла тех, кому нужны были друзья и занятие. Или просто место, куда уйти от пьющей мамы. Или просто любовь. А иногда просто хлеб...

Я боюсь, что, прочти сейчас это Вася, он бы сказал, как говорил мне всегда: «Анечка, ты опять не о том. Не надо обо мне, дело ведь не во мне!»

Но дело-то как раз в нём. Это было его дело.

...

В понедельник у меня был день рождения. Вася всегда поздравлял меня в этот день и 6 июня, в профессиональный праздник. Он всегда помнил. А сколько у него было таких, как я! Он всегда говорил: держись! А вчера впервые не позвонил...

Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Василия.