Накануне годовщины (19 мая 2008 года) на старом кладбище в центре Харькова толпы не было. Была семья, родственники и друзья по «Металлисту». Пасмурная погода, долгая дорога к Ишханычу – и наконец дошли. И тут же возникает ощущение небольшой дружной семьи: кто-то сажает ландыши, кто-то обтирает надгробную плиту, кто-то нарезает бутерброды…
И настаёт момент истины, момент первого пластикового кладбищенского стаканчика, первого слова и первого молчания.
И тут начинаются воспоминания… Какая разница, кто это говорил – ведь это всё о нём…
- У меня 29 апреля день рождения, а мы кумовья – я его дочь крестила… он звонит утром рано и говорит: «Люд, ты видишь, какая погода…» А уже не мог подниматься с постели. «Я бы вышел, сирени наломал тебе… Вышел на балкон, стоял-стоял, этих проклятых алкашей ждал-ждал, денежку кинуть, чтобы они сирени наломали и мне подняли…». Вот о чём это говорит? Это сущность Саакова. Уже умирая, находясь в таком состоянии, когда человеку уже и свет не мил, он всё равно продолжал думать о ближнем человеке и что-то пытался сделать. Я ему: «Ой, мальчик мой, спасибо тебе огромное! Да не надо ничего, я же всё понимаю…». А он: «Да нет, ты представляешь, с шести утра стоял, смотрел с балкона – никто не прошёл, хотя алкоголики обычно уже в пять утра шастают как зомби, а тут ни одного человека не видно».
- Как-то раз я был в другом городе, звоню: «Лёш, ты знаешь, в четыре утра мои родители приезжают, можешь встретить, а то мне расстояние не позволяет…». «Во сколько?». «В четыре утра… Только там же ещё метро не ходит…». «Это не твои проблемы». «Нет, я к тому, что очень рано…». «Я же тебе сказал: не твои проблемы! Проблема одна: назови номер вагона». Я назвал, и он безоговорочно (а это же надо было встать в три утра) поехал на вокзал, встретил, чемоданы и сумки все эти тащил. Он таким вот образом отзывался на всякие мелкие проблемы. Если проблемы были большие – сопереживал и содействовал решению этих проблем всячески, делал всё, что мог. И умел радоваться за другого человека, когда у кого-то что-то хорошее в жизни происходило.
- А ты помнишь, как ты собаку выгуливал, а Ишханыч вышел в своём белом костюме – и тут сосед к тебе: одолжи десятку. Ты пошёл за денежкой в подъезд, а Лёхе поручил держать Шахлана (роскошная была афганская борзая) – и тут ты выходишь, держишь десятку для соседа, а Лёха стоит весь чёрный и зелёный, отдаёт тебе поводок и говорит: «Спасибо тебе за твоего дракона». Это Шахлан куда-то рванулся, а Сааков поводок держал честно – вот собака его и протянула по всему газону.
- А как-то раз он гол своей команде забил. Причём в воротах же Сивуха стоял, шурин… Но Лёха как-то ногу выставил – и нате… Сивуха оторопевший спрашивает, что ж это такое, а Ишханыч: не спи, родственник. Сивуха и вовсе оторопел.
Ремарка от автора: Померки, больничный коридор. Ишханович угощает меня фисташками, сидим, щёлкаем орешки. Он о чём-то задумался, молчит. Мимо проходят две медсестры. Он всё так же задумчиво смотрит им вслед, потом наклоняется ко мне и негромко произносит: «А у неё новые туфельки».
- И в реанимации: приходим к нему, а он лежит посредине, а по бокам две девки… И тут устроился!!!
- Ишханович бойцом был до последнего. Перед смертью мучился очень сильно, шесть часов задыхался. Побежали за дежурной сестрой, разбудили. Та постояла, посмотрела и ушла. Прибегают снова – сестра уже спит. Тогда уже за врачами побежали. Подняли всех на ноги. Врачи пришли, посмотрели: «Ну что, реанимацию мы не будем предлагать… Лекарство сейчас введём, через час ему станет легче». Какое через час, какое легче… А он, бедный хочет лечь, но лежать не может – начинает задыхаться. Жена его поднимает: «Лёнечка, не ложись», а у него сил уже нет сидеть, падает. Потом уже к стенке отвернулся, свернулся калачиком – видно, так удобнее ему было – и всё.
А за сутки до смерти Леонид Ишханович вдруг позвонил приятелю: «Покатай меня по ночному Харькову». И тот приехал, на руках снёс вниз бесконечно исхудавшее тело Ишханыча, усадил в машину – и всю ночь в полной тишине ездили по всему городу. Он сидел и смотрел. Наверное, знал, что прощается с этим городом.
Справедливый, добрый, душевный. Настоящий друг. Переживал за всех. За бабушек, которые в переходе стоят. Всегда денежку давал. И тем же мужикам спившимся, что там же стоят... Его на всех хватало. Всех жалел. И жизнь любил как никто другой. Его последние слова были: «Не хочу... Рано».
