Семья Крамских в тридцатых годах жила в селе Ивня, теперешней Белгородской, а тогда Курской области. Пятеро детей и родители голод тридцать третьего пережили только благодаря тому, что село с совхозом и сахарным заводом считалось зажиточным, а отец семейства – человеком очень нужной для завода профессии. Изредка отцу удавалось принести домой свекольные отходы, хотя это было непросто. Жмыхом подкармливали скотину.
Нина Крамская: Умирали прямо под окнами. Я свидетель тому. Однажды я открыла окно, в него постучали. Я открыла окно, протягивается рука и падает. Человек умирает. Мы ходили в лес, собирали травку и там по дороге прямо трупы лежали. То сидит человек, умер. Это близлежащие села.
В доме Ивана Крамского часто собиралось заводское и совхозное начальство. Однажды одиннадцатилетняя Нина подслушала, как взрослые говорили, откуда пришел голод.
Нина Крамская: Якобы Сталин какой-то стране из Советского Союза из России было отправлено зерно, несколько теплоходов. И эта страна зерно не приняла. И Сталин тут же распорядился, чтобы выгрузили в океан зерно. И выгрузили, и пришли пароходы назад пустые.
Помнит Нина Ивановна и годы репрессий, когда по ее словам, в каждом десятом дворе жил осведомитель. За неосторожное слово мог пострадать даже ребенок. Так случилось в тридцать седьмом с одноклассницей Нины Крамской. Девочку сослали на десять лет за спетую частушку.
Нина Крамская: Она пела песню, это врезалось в память, потому что после этого ее забрали. Мы все были в ужасе. Или где-то услышала она песню, или сама сочинила. «Пузо голо, лапти в клетку, выполняем пятилетку».
Нина Крамская не помнит голодных бунтов, как это было в Украине, складов с пшеницей под вооруженной охраной. Люди, рассказывает женщина, в России умирали тихо. Но от этого смерть их не была менее страшной, чем в Украине.
