Люди висят на стенах словно трофеи. Они входят в помещения через двери, затерянные в небесах, парят над празднично накрытыми столами, на которые смотришь будто бы с высоты птичьего полета. Они возвышаются великанами или кусками, ампутированными частями "прогрызаются" сквозь стены. Как ни в чем ни бывало они разговаривают с животными или даже сами превращаются в насекомых, сказочных созданий. Предметы начинают жить своей собственной жизнью, столы трансформируются в Ноевы ковчеги, кровати или катафалки. Телефоны исчезают сквозь стены, чтобы немногим позже стать орудием убийства. Миры, что открываются по ту сторону праздных представлений пространства и времени. Вспышки воспоминаний, калейдоскоп детских фантазий, перевернутых с ног на голову. Постановка Андрея Жолдака "Месяц любви" по Тургеневу - магическое кино от театра.
"Для меня", - говорит режиссер - "территория снов, тайных желаний, видений и раздумий более интересна, чем действительность. То есть наша вторая жизнь, которая на самом деле, быть может, наша первая. Театр - это иллюзии, это искусственность, это наркотик другого мира".
Театральное чудо началось в Харькове год назад. "Дайте мне какой-нибудь театр в провинции", - сказал тогда уже на протяжении нескольких лет подрабатывавший в разных театрах Украины, России и Румынии режиссер в одном из интервью. Свое образование Жолдак получил у таких разных учителей как московский театральный гуру Анатолий Васильев, польский кинорежиссер Занусси или известного нонконформиста от кино Сергея Параджанова, который в качестве врага советского государства не один год провел в изоляции. Спустя недели после этого интервью харьковский городской голова предложил Жолдаку руководство театром имени Тараса Шевченко. Самого обыкновенного постсоветского театра с соответствующим репертуаром, одного из шести в Харькове и 350-ти по всей Украине. Между 1925 и 1933 годами под руководством Леся Курбаса этот театр пережил период расцвета. Но по завершении этой эпохи над театром, казалось, навис злой рок: постоянная смена режиссеров и легкий развлекательный репертуар. Но в глубине души актеры продолжают жить временами Курбаса. Они послушно предались двухнедельному интенсивному тренингу, который сразу же взялся провести Жолдак. Режиссер делал все возможное, чтобы вытащить их из театральной рутины: с завязанными глазами и заткнутыми ушами им приходилось без привязки к тексту играть до измождения, сидя привязанными к стульям. Затем труппа была разделена: одна половина, постриженная налысо, голышом в тесноте подобного клетке помещения для репетиций долгими ночами приближалась к пониманию легендарного "Одного дня из жизни Ивана Денисовича" Солженицина. Другая половина, разодетая в стиле рафинированной молодежи, днем репетировала на большой сцене "Месяц любви".
Основой четырехчасовой сценической фантазии по мотивам тургеневского "Месяца в деревне" является простой треугольник: зажиточная крестьянка и ее бедная иждивенка полностью отдаются во власть одному студенту. Жолдак облачает скелет этой истории сплетен в свои внутренние мотивы, открывает скрытую за каскадами хвастливой болтовни партитуру чувств и переносит ее в шокирующие, захватывающе красивые образы. Все это происходит под грохот музыки и редко вырывающихся из мегафона возгласов. Инсценировка - словно река, которая, извиваясь, удаляется от истории любви, чтобы затем снова к ней приблизиться. Короткие сценические галлюцинации, ожившие кадры, в которые снова и снова врезается темный щелчок диафрагмы.
Мировой театр на самом востоке Украины. Харьков: темнота, выбоины дорог, криминалитет. В самом центре двухмиллионного города серое облако тумана проглатывает огромный бетонный прямоугольник здания "Госпрома". Тяжелая промышленность укутала город в непроницаемый слой грязи и пепла. В театре Жолдака все ужасное начинается с красоты. Любовь холоднее камня. Все обитатели созданного Тургеневым и Жолдаком мира жадны и похотливы. Они вылизывают тарелки будто бы в последний раз обедая, они постоянно растирают свою плоть, чтобы их внутренний холод не превратил их лед. Они кричат друг на друга, нападают, совокупляются как собаки. Разъяренные куклы, неуклюже снующие из стороны в сторону, безликие тела-машины, куски многоножки. Жолдак - художник сцены, которому, как и Петеру Штайну, удается передвигать и даже предавать хореографии могучие человеческие массы. Но в отличие от Штайна у Жолдака присутствуют пережившие человечество создания, тени, отражения людей. Все разбито, нет никакой целостности. Телесная механика работает отдельно от чувств, сознание отключено. В ходе этого действия Жолдак посылает записки зрителю, скрытые послания к Феллини, Пазолини и Параджанову - своим учителям.
"Земной шар - это неуправляемая чума, черный хаос. Многие художники мира бьют тревогу. Я с удовольствием сделал бы представление обо всем человеке. Но мои антенны, сигналы, которые мне поступают, не позволяют мне этого. Моя теория гласит, что мы - искусственные существа. Я считаю себя роботом".
Сейчас харьковчане неутомимо колесят по свету. Постапокалиптическую московскую чайку Жолдака, которая словно на подопытных кроликах в новой интерпретации испробует на московских кинозвездах метод Станиславского, вскоре увидят зрители Мюнхена и Берлина. В мае на Венском фестивале покажут "Ивана Денисовича". А тем временем завистники и консерваторы от культуры готовят в Украине контрнаступление. Для них Жолдак общественно опасен, уничтожитель театра и актерского мастерства, некоторые уже даже алчут о карающей божьей руке для этого возмутителя спокойствия.
В Киеве хранителям коррумпированного режима Кучмы до сих пор удавалось препятствовать постановкам Жолдака. Когда режиссер должен был получить от министерства культуры триста тысяч долларов на съемки фильма, "инициативная группа" из десяти коллег застопорила реализацию проекта. Вот уже семь он ждет финансирования его версии Ромео и Джульеты. Его контракт истекает спустя месяц после предстоящих президентских выборов. Если на выборах вновь будет избран Кучма или человек из его команды, Жолдак намерен покинуть страну.
По материалам «Подробностей».
