Алиция Высоцкая: польская художница, решившая развеять миф о босоногой Африке

В 2015 году художница поехала в Кению, где, поселившись в городских трущобах Матэре, открыла сначала обувную мастерскую, а затем при поддержке польского неправительственного фонда Razem Pamoja Foundation, создала кооператив Ushirika, где кенийские женщины шьют школьную форму и рюкзаки. Что же такое социальное  искусство и чем оно отличается от обычного социального проекта? С этого вопроса мы начали разговор с Алицией.

Социальное искусство не так жестко ограничено, как обычные социальные проекты. Оно даёт больше свободы в действиях. Ты можешь попробовать разные варианты: так сработает или нет? А если вот так — сработает? И менять уже что-то в процессе. У социальных проектов более жёсткие рамки, более строгая структура, которая нацелена на выполнение задачи определенным образом и которая не позволяет экспериментировать.

На своей лекции о социальном искусстве вы рассказывали, в частности, о проекте Rolling Jubilee. Это группа из Америки, которая находит людей, у которых есть долги, например, за образование, и погашают эти долги, ничего не требуя взамен. Социальная составляющая этого проекта очевидна. А где здесь компонента искусства?

Люди, занимающиеся этим проектом, комбинируют искусство (art) и активизим (activism). И они называют сами себя артивистами (artivists). В данном случае речь идёт о выходе за привычные рамки. Они делают то, чего нормальные обычные люди делать не стали бы. И таким образом они пытаются повлиять на общество, заставить его обратить внимание на эту проблему. Они берут на себя часть ответственности за процессы, происходящие в обществе, и предлагают другим тоже взять ответственности на себя.

Вам не кажется, что именно этот проект приводит к тому, что люди становятся безответственными? Увидев, что их долги погасили, ничего не требуя взамен, они в следующий раз, беря на себя какие-то финансовые обязательства, не будут трезво оценивать свои силы и возможности, а понадеются на «доброго дядю», который (если проводить аналогию с известной притчей) подарит им рыбу вместо того, чтобы научить пользоваться удочкой?

Rolling Jubilee выбирают людей абсолютно случайным образом. Их действия — не системное решение, оно не даёт возможности надеяться на то, что и в следующий раз тебе повезёт и в следующий раз кто-то за тебя решит твои проблемы. Этот проект направлен на критику существующего порядка вещей, при котором люди оказываются не в состоянии оплатить своё образование.

Как и почему вы заинтересовались социальным искусством?

Я была обычной студенткой-художницей, занималась графическим дизайном и рисованием. Но в какой-то момент я осознала, что в искусстве тоже существует «перепроизводство», в том числе и художественных объектов. Из-за этого люди перестают их покупать, либо покупают то, что в действительности им не нужно. Поэтому мне захотелось найти свой путь в искусстве. Я пробовала больше заниматься перформансом. Мне стало интересно вовлекать публику в процесс создания, творения искусства.

Один из моих первых таких опытов был довольно забавным. В университете проходила выставка, и мы придумали перформанс с ключами. В место, где профессора берут ключи, мы положили много разных ключей, чтобы было непросто найти тот, который подходит к тому или иному замку. И мы следили за реакцией публики и самих профессоров на процесс поиска и подбора нужного ключа. После этого я стала искать возможности взаимодействия художника с публикой, художника с художником, художника с собой — разных видов взаимодействия. Я искала свою идентичность в искусстве, потому что художник не может реализоваться, если не найдет свою идентичность, точно так же как люди не могут выйти на улицу без одежды.

И в 2015 году я придумала и реализовала при поддержке польского неправительственного фонда Razem Pamoja Foundation свой проект социального искусства. Я поехала в Кению, в Найроби, и там организовала кооператив Ushirika, где женщины шьют школьную форму и рюкзаки. «Pamoja» в переводе с суахили, как и «razem» в переводе с польского — «вместе». Сейчас Ushirika работает как культурный и учебный центр. А начался этот проект с сотрудничества с местным обувным мастером, с маленькой мануфактурки по производству детской обуви. Потом я поняла, что хочется создать что-то более надежное и более долгосрочное. И был создан кооператив, в котором сейчас работает 10 женщин. Каждая из них работает полный рабочий день с понедельника по пятницу и получает зарплату. Это позволяет им содержать их семьи и немного повысить уровень жизни.

Почему именно обувь и почему именно в Кении?

Я познакомилась сначала с людьми, которые там побывали, потом с местными жителями – меня впечатлили их рассказы о стране. Когда я приехала туда, познакомилась с обувным мастером, я обратила внимание на то, что там (возможно, потому что Кения была британской колонией) вся школьная обувь – черного цвета. Она одинаковая и не очень удобная. Поэтому я решила заняться дизайном обуви для детей, чтобы она была более яркой, разнообразной и удобной. Кроме того, есть стереотип, что Африка — это босоногие дети. А мне хотелось показать, что Кения не просто не босая, а производит обувь, причем хорошего качества. Мы вывели эту обувь на европейский рынок, где её можно продавать по более высокой цене и таким образом обеспечить более высокие зарплаты обувным мастерам.

Я опять вернусь к своему вопросу об искусстве в социальном искусстве. Социальная составляющая в этом проекте понятна. А где в нём искусство?

Художественная составляющая — в непосредственном взаимодействии с обувным мастером, в создании дизайна, интересного и необычного. И в развенчании мифа о «босоногой Африке». Благодаря этому проекту, кенийские мастера вышли на международные рынки и показали, что делают качественную обувь.

Вы сравнили поиск идентичности в искусстве с одеждой в повседневной жизни. Если говорить о социальном искусстве, с чем можно сравнить эти проекты? С одеждой от кутюр, с прет-а-порте, с одеждой, которую шьют в единичном экземпляре для себя или близких или с секонд-хендом?

Сложно сравнивать с одеждой. Есть люди, которые покупают обувь как некий предмет искусства, ставят её на полочку и любуются, потому что это очень красиво, но ходить в этом невозможно. Очень хочется, чтобы любой культурный продукт (не только обувь, которую мы делаем в Кении) был удобен и использовался каждый день. И раз уж зашла речь об одежде и обуви, мне очень близка тема ресайклинга как способа борьбы с перепроизводством и его последствиями. Секонд-хенд проходит через разные страны, и Африка становится такой большой свалкой секонд-хенда. Там на очень больших рынках продаётся очень много одежды и обуви, как правило, в очень плохом состоянии. И они занимаются производством новой продукции из уже использованных вещей — перешивают, переделывают. Кроме того, используются отходы сахарного и рисового производства. Например, солома. Из неё делаются разные вещи, такие, как мой чехол для ноутбука.

Я говорила немного о другом. Социальное искусство — это единичные проекты для избранных, их можно реализовать только здесь и сейчас? Или их можно масштабировать, «ставить на поток» в разных странах? Или это, как говорят, помощь «с барского плеча»?

Проекты в разных местах, с разными людьми имеют свои особенности, поэтому очень важно, во-первых, делать исследование потребностей людей, с которыми ты будешь работать, и обязательно учитывать специфику местности. Нельзя просто куда-то приехать и сразу запустить проект. Его надо написать, защитить, заинтересовать тех людей, которые будут это оплачивать, объяснить, почему это важно и актуально именно в этой точке земного шара.

И ещё один важный элемент. Поскольку социальное искусство это очень тяжело и очень выматывает, крайне важно не терять мотивацию, чтобы проект тебя вдохновлял, чтобы ты мог доделать его до конца и доделать успешно. Т.е. нужно понять потребности людей, с которыми ты будешь работать, понять свои собственные потребности и стремления, и найти компромисс, точку соприкосновения между ними, где то, что тебя вдохновляет, будет полезно людям.

Что было самым трудным для вас в кенийском проекте?

Трудно было решиться поехать, неясно было, получится что-то или нет. Во-первых, меня предупреждали, что Африка — имеет свои особенности, это яркое солнце, высокая температура, опасные болезни. Во-вторых, многие говорили, что ничего не выйдет, ничего не получится, потому что там люди просто приходят к белой тёте за бесплатной едой, но никто из них не захочет ничего с тобой делать. Нужно было побороть неверие других и самой поверить в себя. Кстати, и Кения, и Сенегал мне показались очень безопасными, в отличие от фавел Рио, где я буквально каждый день видела оружие, в том числе у подростков, испытывала страх.

И третий момент, который продолжается до сих пор. Это ответственность за жизни людей, которые мне поверили. Я не представляю, как можно закрыть этот проект и бросить этих людей.

В нашем кенийском кооперативе были случаи, когда женщины приходили на работу со следами побоев. Их били их мужья, возможно потому, что, начав зарабатывать, они становились более независимыми, что не свойственно для этого сообщества. С такими случаями работает фонд Razem Pamoja.

А убедить их поверить вам было легко?

Это удивительно. Я не знаю, почему, но люди сразу мне поверили. Мы очень много проводили вместе. Я училась вместе с ними на мастер-классах, я училась шить, руками что-то делать. Мы все время были вместе и очень много общались, мы говорили и о личных вещах — о дружбе, о браке, о семье, о детях. Это нас сблизило.

Что дальше? Будете развивать кенийский проект или займетесь новым?

Мне хочется, чтобы этот проект становился все более и более самостоятельным, не зависимым от посторонних людей. Но в любом случае я еще вернусь туда в этом году, потому что нужно работать над рынками сбыта, нужно найти человека, который сможет управлять этим проектом и искать рынки сбыта в Кении и в Европе. Что касается нового проекта… конкретного плана пока нет. Я собираюсь в Индонезию в ближайшее время и мне бы очень хотелось попробовать свои силы там.