Юрий Шевелёв и мемориальная табличка

Можно ли простить «предательство Родины» великому учёному? Что важнее - профессиональная деятельность человека, его идеи или его биография (с её тёмными страницами)? Об этом «заставляет задуматься» (ненавижу эту избитую фразу) недавняя история с мемориальной табличкой Юрия Шевелёва – выдающегося украинского филолога и литературного критика харьковского происхождения.

Немного истории

Ни для кого не секрет, что люди с математическим складом мышления в наше время зачастую пренебрежительно относятся к представителям наук гуманитарных – мол, занимаются чем-то бесполезным, кому вообще в жизни пригодятся эти история-философия-филология. Технари не понимают, какое политическое значение могут обрести эти науки, и как их выводы самым ощутимым образом могут повлиять на жизнь общества в целом и каждого индивида в отдельности, как бы узколоб он не был. К примеру, без представлений об этике легко от идеи естественного отбора докатиться до социал-дарвинизма в худших его проявлениях.

Юрий Шевелёв (1908-2002) – как раз тот случай, когда научные интересы оказались тесно связаны с убеждениями учёного, и которые в итоге сыграли с ним злую шутку. Одним из ключевых его трудов является исследование исторической фонологии украинского языка, причём, по его мнению, украинский язык начал формироваться в VII веке, а закончил приблизительно в XVI веке (что «разрушает советскую доктрину о существовании восточнославянской идентичности»). Понятное дело, что интерес к украинскому языку в советское время не мог не граничить со «свидомостью». Отсюда и изложенные в мемуарах взгляды на надвигающуюся войну как на столкновение двух тиранов, ни один из которых не защищает интересы его (Шевелёва) народа. Однако Гитлер представлялся ему меньшим злом, чем Сталин, и, зная о молниеносной победе фашистов в Европе, в том, что такой же сценарий ожидает СССР, Шевелёв не сомневался. И даже ждал, когда, наконец, придут гитлеровцы.

Как мы знаем, Харьков был взят. Во время оккупации Шевелёв в полицаи не пошёл, но, чего он сам не отрицает, печатался в фашистской пропагандистской газете «Новая Украина», разоблачавшей «жидо-большевистский сталинский режим» и доносящей до масс сведения об успехах гитлеровских войск и их союзников. И это в городе, который по итогам оккупации был одним из самых разрушенных в СССР, и рушили его никак не «волки-НКВДшники». Впоследствии Шевелёв всячески открещивался, мол, в Союзе его заставляли воспевать Сталина, а в оккупации никто не заставлял его восхвалять Гитлера, и вообще в смертях десятков тысяч харьковчан от голода в оккупации виновата советская тактика выжженной земли, помешавшая немецким войскам оказать должную продовольственную помощь местному населению. О Generalplan Ost наш герой, видимо, не слышал, хотя его плоды не мог не лицезреть. В феврале 1943 вместе с отступающими немцами Шевелёв выехал из Харькова на запад, где впоследствии жил и занимался научной деятельностью.

Build me up, break me down

Все эти спорные страницы биографии едва ли кто-то вскрывал бы, если бы в Харькове не возникла идея открыть к одиннадцатой годовщине Шевелёва мемориальную доску. Пока на это собирались деньги, ВНЕЗАПНО, как сессия у студентов, возникли возражения – дескать, персона не настолько однозначная и не факт, что заслуживающая таблички в своём родном городе. Торжественное открытие должно было произойти 5 сентября 2013, а на 4 число была назначена топонимическая комиссия, которая должна была поставить точку в вопросе – to install or not to install. Однако активисты решили опередить решение комиссии и открыли табличку 3 сентября ночью. Думали, что если на момент заседания комиссии, посвящённого вопросу, устанавливать ли табличку, табличка уже будет стоять, то никому не придёт в голову отменить решение об установке таблички. Представитель Союза украинской молодёжи Роман Черемской заявил, что «Пересмотр решения – абсурдный прецедент!»

Харьковские власти решили иначе. 25 сентября 2013 на сессии городского совета решение топонимической комиссии об установке доски было отменено, а сама доска разбита.

Зная нашу страну, нетрудно представить, какие вслед за этим событием развернулись дискуссии. Сочувствующие в лице экс-диссидента Евгения Сверстюка и других не могли не сказануть нечто вроде «Вы почитайте его (Шевелёва) мемуары, он уже в то время приравнивал Сталина и Гитлера, а теперь страдает за правду!» и обвинить харьковские власти в российском коммунофашизме (sic!). Другие сострадальцы попытались решить проблему «незаконного демонтажа» через милицию с известным результатом, а кто-то даже предложил проспект Ленина переименовать именем Шевелёва (о реальной возможности такого переименования догадайтесь сами) - словом, все развлекались, как могли. Моралисты же, такие, как харьковский городской голова Геннадий Кернес и глава обладминистрации Михаил Добкин, недвусмысленно высказались, что они думают о деятельности Шевелёва.

Попробуем рассмотреть эту ситуацию под двумя разными углами.

Угол первый

Шевелёв - предатель, пособник фашистов, который живым-здоровым сбежал из родного города вместе с оккупантами, оставившими Харьков в руинах и уничтожившими огромную долю населения (из 900 тысяч выжило только 190).

Конечно, в истории харьковской оккупации были менее вменяемые субъекты, например, бургомистр Алексей Крамаренко, бывший профессор Харьковского технологического института (да-да, технари в начале статье упоминались неслучайно), который задолго до современной украинско-националистической риторики предлагал «бороться с большевистским наследием» и хотел «запретить русский язык». Некоторые же современные товарищи в ответ на обвинение Шевелёва в предательстве пытаются возразить, мол, и другие выдающиеся люди тоже были замечены в сотрудничестве с фашистами – Умберто Эко, Гюнтер Грасс, Эзра Паунд, Кнут Гамсун, Мартин Хайдеггер, Луи-Фердинанд Селин, Лени Рифеншталь и другие – но любят же их не за это. Позволим себе возразить. Во-первых, немало выдающихся умов Германии (таких, как Зигмунд Фрейд, Эрих Фромм, Альберт Эйнштейн, Макс Борн и многие другие) по разным причинам не стали сотрудничать с нацистским режимом (это у себя-то, а не в оккупации) и навсегда покинули родную страну. Многие же из тех, кто пошёл на сотрудничество, после войны имели трудности с судами и продолжением научной деятельности. Из приведённого выше ряда имен следует особо выделить француза Селина, который после войны продолжал писать антисемитскую литературу и отрицал Холокост (да-да, есть такие безумцы), и Кнута Гамсуна, который на момент оккупации Норвегии был почти 80-летним консервативным дедом, и который сам в ходе войны разочаровался в Квислинге (но не Гитлере). Что же касается остальных, то они ну никак не находились в ситуации Шевелёва. Они защищали прежде всего интересы страны, в которой живут. Юрию же Владимировичу казалось, что он выражает интересы своего народа, угнетённого советской диктатурой. Он чувствовал себя настолько солидарным с тем, кого считал украинцами, что даже отказался раскрыть своё немецкое происхождение (настоящая его фамилия – Шнейдер), тем самым получив бы для себя и матери скромный паёк. Как он сам говорит – «не хотел становиться немцем». Я бы сказал – «боялся, что назовут приспособленцем».

И вот так вот всем сердцем болея за свой народ он… идёт на сотрудничество с теми, кто этот народ пытает, депортирует и уничтожает. Речь идёт не о выборочном преследовании националистов вроде Шевелёва, чем до фашистов якобы занималась советская власть, а об угрозе гибели целых наций «унтерменшей» - тех, кому не повезло родиться «неарийцем».

Таким образом, если Шевелёв заслуженно носит клеймо «коллаборационист», то выходит, что предал он даже не Советский Союз, а свой собственный народ, свой родной город, и тогда нет никакого резона ставить ему в Харькове памятники. И не может тут не возмущать поведение современных отечественных националистов, для которых всё, что было направлено против «совка», есть благо, даже если этот «совок» на самом деле строил и создавал, а фашисты разрушали и вывозили. На фоне этого неплохо вгоняет в когнитивный диссонанс Ассоциация еврейских организаций и общин Украины, которая будто сама не знает, о чём говорит, упрекая харьковские власти в подрыве попыток «построить современную украинскую нацию». Забыли о жарком лете '41 во Львове?

Угол второй

В действиях Шевелёва во время оккупации нет ничего предательского, он всего лишь пытался выжить в тех условиях. Только очень наивные идеалисты могут верить, что ствол, приставленный к затылку, способствует преданности старому режиму. Да вы бы сами, окажись там, «Родину продали» бы. Тем более, о каком предательстве может идти речь, если он и не присягал в верности Советскому Союзу?

В таком случае Шевелёв действительно может кому-то показаться трагической фигурой в духе героя фильма «Танцующий с волками», который от «своих» отстранился, а среди «чужих» нашёл приют при всех их, хм, недостатках.

Тут следует заметить, что немало творческих людей стало жертвой порочащих их слухов, зачастую имеющих мало общего с действительностью. Либо же вклад этих личностей можно позабыть, выводя на передний план некоторые малоприятные факты из биографий – сексуальную ориентацию, политические предпочтения, драки и оскорбительные реплики и т.д. Однако кто из нас без греха? Вот и гении не идеальны. Возьмём, например, Генри Форда, который основал конвейерное производство и способствовал развитию среднего класса в США, но при этом был ярым антисемитом, распространял среди рабочих фальшивку «Протоколы сионских мудрецов», и в результате сам оказался немногим лучше «разоблачаемых» им «жидов», когда его охрана расстреляла марш голодающих в 1932, или когда он финансово и технически помогал нацистам, или когда высказывался против профсоюзов рабочих. Или без греха был маршал Жуков, который раздувал из сражения под Прохоровкой чуть ли не величайшее танковое сражение в истории, хотя настоящая крупнейшая танковая битва состоялась двумя годами ранее под Дубно-Луцком-Ровно, которой тоже командовал Жуков и где советские войска потерпели сокрушительное поражение? Выискивая недостатки, особенно в условиях современной политкорректности, можно дойти до переоценки достояний мировой культуры. Как, например, относиться к «Приключениям Геккльбери Финна», которые читало не одно поколение, но в которых часто употребляется слово «nigger», выражающее вполне конкретное отношение к лицам афроамериканской наружности?

Пора уже избавляться от деления всего на чёрное-белое (это я сейчас не о цвете кожи) и понять, что мир и населяющие его люди гораздо сложнее, чем хотелось бы. Тут одна отдельно взятая ситуация может оказаться настолько противоречивой, что её будут мусолить не одно столетие, она обрастёт всякого рода мифами, которые войдут в массовое сознание, и отделить правду ото лжи будет практически невозможно.

И в таком случае упрёки в сторону Шевелёва как предателя теряют всякий смысл, потому что в первую очередь этот человек важен как языковед с мировым именем, а вот кто и как поступил бы, окажись в его положении, каждый решает сам. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», как писал Шота Руставели.

***

Вот так вот фигура одного филолога может, как та бабочка Лоренца, вызвать масштабные коллизии в политических кругах. Так или иначе, а история на этом не закончилась. Комитет Верховной рады по вопросам культуры и духовности решил поставить мемориальную доску Шевелёву в Киеве. Что забавно, данное решение было принято в день празднования 70-летия освобождения Киева - видимо, к остроте чувств тех, кто клеймит Шевелёва «предателем». Также львовский городской голова Андрей Садовый предложил установить мемориальную табличку у себя в городе. Хотя есть мнение, что ставить мемориальные доски в честь людей, которым наверняка бы не понравился такой чисто советский (ну, почти чисто советский) способ выразить почтение – как минимум, неправильно, в то время как можно же, например, премии имени Шевелёва эссеистам раз в год вручать, это было бы куда ближе к его профессиональной деятельности. По крайней мере, Шевелёв всё-таки нашёл своё пристанище. Это, наверное, к лучшему.