Я стараюсь, честно говоря, о нём не думать. Зачем пачкать пространство вокруг себя негативом? Пытаюсь даже в сложных ситуациях мыслить позитивно. Когда ты допускаешь в своё пространство такую личность, как Кернес, и когда ты пытаешься мыслить его категориями, соперничать в его пространстве — это как если ты играешь с шулером в краплёные карты, тем самым себя разменивая и уничтожая. Я стараюсь этого не делать, хотя, конечно, человек есть человек — и реагирует на то, на другое… Это очевидно.
И я не гипертрофирую его участие в моей судьбе. По-прежнему считаю, что в своей судьбе человек определяет всё себе сам, а что боковые влияния, и желания, и инициации с его стороны высочайшие — это факт.
Как давно знаком… Наверное, года с 92-го, может быть, чуть раньше, может быть, чуть позже, не могу вспомнить. Привёл его ко мне кто-то из знакомых, когда у нас только начиналось акционерное общество «Инвестор». Я так понимаю, что Гена тогда только-только вышел из тюрьмы и искал в бизнесе партнёров.
Вот тогда мы с ним познакомились, я его увидел и запомнил. Ну, пожалуй, и всё, никаких бизнес-контактов или чего-то такого мы тогда не имели — до того, пока не пересеклись уже во второй раз. Это чуть позже, это уже тогда, когда он уже работал с этими… Господи, стоит ли их вспоминать… Каратумановым, Дагаевым, Гиршфельдом… В общем, «Ломбард», «Дом быта», ну и он начинал подвязываться вокруг работы в горисполкоме.
Было видно, что человек с огромным желанием что-то делать, и это было особенно заметно на фоне бардака, который тогда царил. Вокруг было много людей, но никто ничего не хотел, а этот хотел. И цеплялся за каждую возможность.
Конечно, он хотел денег, с ходу. Потому что деньги в его восприятии — это власть, а всё остальное вторично. Я борюсь с тем, чтобы не начать цитировать его, тех времён, это выглядело бы как грязь…
Он тогда занимался тем, что старался устанавливать контакты. Старался быть исчерпывающе полезным, чтобы ни у кого не осталось сомнений, какой он классный и важный человек. Без сомнения, все вокруг видели в нём черты, которые отпугивают, да? — но почему-то каждый считал, что его это не коснётся и он-то точно Гену будет контролировать...
Всякий, кто думает, что будет его контролировать, — и тогда, и сейчас — это большущая ошибка. Включая любую партию, и Партию регионов в том числе, включая любого «друга», товарища и любого знакомого. Его клятвы и обещания здесь ничего не стоят. Этот человек контролирует только сам себя. Это очевидная вещь, которую я наблюдаю отстранённо… (смех) Хотя и не очень... Вот уже не один год.
Человек он, без сомнения, очень энергичный и небесталанный, с высочайшей комбинаторикой ума. Он в состоянии придумывать и реализовывать такие схемы взаимоотношений — на грани фола или за гранью фола, — которые никому и в голову не придут.
Надо отдать должное — эти его качества в нашем, современном обществе оказались супервостребованными. И он стал суперуспешным. Когда мама говорит своему ребёнку: «Читай Тургенева», — он отвечает: «Мама, зачем мне Тургенев, посмотри — Кернес. Он успешный, буду таким». А таким — это каким? Предприимчивым, талантливым, мощным, но — беспринципным, безнравственным… Мне такая картинка несимпатична, и именно в этом его такая вот… Не хочу сказать дьявольская, надо слово другое найти… Роль в современном обществе, такой — дурной пример.
А тогда, с 90-х, он завоёвывает себе репутацию человека, который делает, человека, который может. И цеплялся за людей. Через его руки прошло… (смешок) Через его руки, да? — в этой его коллекции множество людей, которых он так или иначе брал в оборот, с которыми он работал. Многих из них потом бросал, многих перерастал, многих перешагивал. Они ходили по городу и говорили: «Ой, какой опасный человек, какой нехороший!», — но каждый следующий фаворит Гены и каждый следующий его партнёр опять думал: «А меня это не касается, я его использую так, как мне надо».
Это касалось очень многих, начиная от «внешних» олигархов — того же Коломойского, того же Ярославского — и заканчивая нашими деятелями, местного масштаба. И бизнесменами, близкими тогда к власти, — Анатолием Скиданом, например, который некоторое время ему покровительствовал, и Каратуманова того же.
Был и я в этом смысле тоже... И вот так же и рассуждал: надо Гену использовать в мирных целях, надо дать ему заниматься тем, в чём он проявит себя наилучшим образом. И старался как-то не замечать, что ли, старался ровно с ним строить отношения, хотя, конечно, какая-то дистанция была.
Но это манера Гены: зацепив контакт, он в состоянии в сложные моменты разрывать дистанцию, пытаясь получить наилучшую позицию для себя, всегда. Такой момент настал в своё время, когда за долги [Владлен] Литвиненко [владелец харьковской телекомпании] начал продавать 7-й канал, «Тонис» тогда. [Замгубернатора] Алексей Логвиненко мне сказал: «Не хочешь? Помоги нам выйти из этой ситуации». Там были какие-то совместные долговые обязательства — сложная достаточно схема, на грани конфликта. Был долг телекомпании перед «Мегабанком». И тогда я приобрёл пакет акций.
Схема оформления была достаточно сложной, надо было тратить много сил и эмоций, и вот тут Гена выскочил, как чёрт из табакерки, и сказал: «Это всё фигня, это я всё сделаю, постараюсь вам помочь». Это он говорил мне, это он говорил [мэру Харькова] Владимиру Шумилкину, который тоже имел отношение к этому проекту (интересовался, поскольку активно занимался тогда политикой, в отличие от меня). И в какой-то момент, когда все уже устали от этого всего, Гена предложил конкретный механизм. В последний момент выставил свою фирму, своего человека, и говорит: «Давайте сейчас быстренько на него оформим, потому что пока сути нет, а потом разберёмся, я ж вас не кину, да?» — ну вот так, и нельзя сказать, что и «кинул», потому что реально в итоге акции были оплачены...
Вот так началась наша с ним партнёрская деятельность. Где с первых дней он начал потихонечку перетягивать на себя одеяльце и цапать птичку за коготок в свои комбинации.
В то время начали с ним значительно более плотно общаться, потому что появился совместный актив.
Тут какая штука: вот ведь никогда не было у меня в голове иллюзий, каков он из себя, что он из себя представляет. Следовательно, он, как человек умный, видел и понимал это моё отношение, эту мою оценку. Поэтому тепла или дружбы никогда не было. Мы никогда не были близки, хотя имели долгие и спокойные отношения, достаточно ровные, да? — а первая кошка пробежала, когда я начал понимать, не то что каков он, а на что готов этот Гена. Проблема в том, что он готов на тем большее, чем больше у него, что называется, «пролазит». А динамика у него в этом смысле очень высокая.
И так как уважает он только силу, то чем больше он набирает силу и чем больше он набирает влияние, тем более резкими и неожиданными становятся его шаги. Тем более что в основе этой личности нет элементов нравственности и морали, и он ничем не ограничен. Настала пора произвести некое резкое действие, считающееся в нормальном мире непорядочным? Так он их совершает, потому что в его системе координат это нормально...
Потом активно проявился его контакт с Анатолием Скиданом, он начал проворачивать какие-то операции с газом, был такой «Харьковский индустриальный союз»… Стал получать какие-то неожиданные назначения, то в газовый торговый дом, то ещё куда… Всё это было достаточно забавно, да? У него появилось множество конфликтов, он стал много зарабатывать на всех этих ситуациях.
Меня считали тем, кто может с ним разговаривать спокойно. Это действительно было так, я как-то старался удерживать его от конфликтов. Тогда он стал в первый раз секретарём горсовета, по договорённости, которая имела место. Гена представлял собой целую группу депутатского корпуса, и у Шумилкина сложилось такое себе коалиционное [антимэрское] большинство в горсовете. Надо отдать должное, Шумилкин говорил: «Нет, ну я не могу с ним работать, это невозможно». А я взывал к совести и говорил: «Вова, ну так нельзя, ну, раз уж договорились, надо так сделать…».
И Гену тогда избрали, буквально со второго раза. [В первый раз] не хватило голосов. После этого мы собрались в кабинете у Шумилкина, и он кое-кому сказал из своих депутатов-друзей, что, мол, ребята, все ваши чувства понятны, но надо соблюдать правила…
И проголосовали тогда в один голос. Гена со второго раза стал секретарём горсовета, это было тоже накануне майских праздников, кажется. И дальше у меня началась беспокойная жизнь: я разрывался между договорённостью и моим другом и товарищем, Шумилкиным, который говорил: «Я устал от взаимоотношений с этим… с Геной, я не могу терпеть его подходов, его темперамент, он лезет и перебирает на себя больше, чем имеет право», — и так дальше. Я его всё успокаивал, ну, думал, притрутся... А потом уехал в отпуск, и среди ночи мне звонит Шумилкин и говорит: «Всё. Я больше терпеть не намерен, это переходит все грани, я соберу сессию и буду его увольнять».
Я увидел, что начинается серьёзный конфликт и что повлиять я на это уже не могу. Он, собственно, тогда и начался. Я длинно поговорил с Кернесом, увидел его невменяемость в этом вопросе… Вот это была первая ситуация, где мы почувствовали, что из привлечённого партнёра Гена превращается в агрессивного игрока.
И пошло-покатилось. Это уже 2002-й, наверное… Не могу сказать, что мы уже на тот момент были врагами, — нет, я старался всё-таки смягчать и держать в каких-то рамках. Но уже тогда стало ясно, что держать его в рамках никто не может. Он сам себе рамка. И сам себе правила.
Последнее десятилетие я вообще не обманывался на его счёт. Другое дело, что всякий раз удивлялся: как далеко может он зайти? А он всякий раз заходил так далеко, как никто не мог и представить...
Уже после победы Оранжевой революции, когда меня неожиданно назначили губернатором, Гена у меня в приёмной был частым гостем. И даже предлагал назначить его на должность в районную администрацию... Но уже тогда я понимал, что даже в районную администрацию его главой назначать нельзя.
Тем не менее у нас были спокойные отношения. Он тогда на фоне конфликта с Кушнарёвым был «оранжевым» до слёз, но кто-то уже тогда понимал его натуру, кто-то стыдился, кто-то пытался тихо с ним «контачить»... Я не пытался, а старался относиться к нему толерантно: люди разные, и каждому есть на земле место.
С Шумилкиным у него в то время были отношения неприязненные, но ровные. Сразу после Оранжевой революции, выборы, это 2006 год… Гене пришла в голову блестящая, как он посчитал, идея: разыграть Добкина в мэры.
С этой идеей он сходу прибежал ко мне и начал объяснять: «Вот мы с Мишей такие друзья, и ему надо обязательно раскрутиться. Это очень красиво и правильно, он всё равно никогда не победит, но участие принесёт ему известность».
Идея фикс о раскрутке Миши Добкина была у них давно. Был даже эфир такой, на 7-м канале, когда Кернес выступал в роли ведущего; справа сидела Тимошенко, а слева — Миша, да? Этот эфир уже менее знаменит, его затмил славой другой эфир, с участием этих двух персонажей… Но тогда было ясно, что Мише пофиг идеология — «оранжевый», «голубой»; он тогда с «медведчуками» был ещё, ему важна была известность и выскочить.
И вот они тогда посмотрели, подумали... У Шумилкина рейтинг высокий был, процентов сорок, ну, давай попробуем. Он пришёл; я сказал: «Ну, послушайте, это ваши вопросы». Но он сказал: «Мы хотели бы объясниться с Владимиром Андреичем...» Ну, объясняйтесь. Давайте только какие-то правила введём, чтоб не было подлости, грязи и так далее.
Вот эти слова, о правилах, — они стали потом рефреном в политических событиях и никогда им не выполнялись. С ним договориться нельзя: нравственная основа отсутствует. Если ему хочется нарушить какие-то условия или договорённости — он их нарушит. Сам себе объяснит. Сам себе создаст новые правила. И ещё будет уверять, что это не он их нарушил.
После этого началась выборная эпопея, в результате которой они всё чаще и чаще начали переходить грани, не ведя цивилизованную кампанию, а ведя атакующую. И тогда пошли ролики: «Шумилкин отгородился от города стеной...», а «Миша-терминатор» ломает стену и вылезает к народу… Начались конфликты. Что же ты, мы ж договорились в несколько ином смысле кампанию вести?
А Шумилкин к тому времени вёл достаточно вялую кампанию, я к ней отношения не имел, у него там был свой штаб, он вёл кампанию на привычных своих, мягких, позитивных, компромиссных, и даже, может быть, я ему говорил, — конформистских, нерезких тонах. И на фоне ряда ошибок, на фоне повышения тарифов — я как раз ему тогда не советовал повышать и даже требовал, чтоб он этого не делал, а он, как хороший градоначальник, говорил: «Я без этого не протяну, город не проживёт», — а я говорил: «Ты не станешь мэром тогда». «Да ладно, у меня такой запас рейтинга, мы сбалансируем бюджет, и всё будет нормально». Он и его первый зам, Сергей Политучий, настояли на повышении тарифов. Плюс снежный буран, город был парализован; и плюс-плюс-плюс… Всё это привело к тому, что в какой-то момент времени вдруг оказалось, что рейтинги сравнялись. И в итоге Шумилкин проиграл...
И даже тогда ещё у меня оставались более-менее ровные отношения и с Добкиным, и с Кернесом. Уже после избрания Добкина, по их просьбе, у меня в кабинете проводили встречу — Шумилкин, Добкин и я — в попытке как-то цивилизованно проговорить передачу полномочий, чтоб это было достойно для Харькова.
Ну а потом уже — это галоп конъюнктуры… Кернес радикально «поголубел», что называется, когда увидел, что «оранжевая» власть мягка, податлива и… Можно ещё какое-нибудь гадостное определение найти… И выгодно держать острое нападение. Потихоньку начал конфронтировать, переходя всё больше границ, и дальше мы уже увидели того Кернеса, с той риторикой, которая есть уже сейчас.
Он ничего не стесняется и действует, не переживая о том, что у него вчера лежал в кармане билет «Нашей Украины». Что он кричал на Кушнарёва и выступал против него, а сегодня уже, как он выразился на похоронах Кушнарёва: «Мы — правопреемники его идеи», — или что-то в таком духе... Я ещё тогда подумал: «Да-а-а-а… Кушнарёв бы услышал, что у него такие правопреемники…».
Он умеет интерпретировать события… Главное в таких ситуациях — убедить себя. Он считает, что если он себя убедил, то дальше это работает. Выбрасывает в пространство мыслеформы и считает, что мир будет меняться так, как он хочет. Это своеобразная шизофрения.
Незадолго до выборов мэра, в 2010 году, когда был конфликт в парке Горького, в одной из острейших фаз, мой товарищ, который много лет знает и его, и меня, убедил меня провести с Кернесом личную встречу. Мы к тому моменту с ним уже давным-давно не разговаривали, и я согласился, ну, попробовать его убедить не лезть в штыки.
Ну и вот, мы собрались там ночью, в одном из кафе, выпить чаю. Сидим с ним практически вдвоём, и он мне о тех вещах, которые мы знаем вдвоём, начинает выстраивать версию, как всё это было, — по-другому. Я говорю: «Гена, ты что, тут диктофон или телевидение? Никого же нет! Ты кому это рассказываешь? Всё же было по-другому!». Он смотрит мне в глаза и говорит: «А-а-а-а, так вы вообще циничный!».
И вот тогда я понял, что это что-то такое… паранойя, что ли...
«И в парке мы сделаем всё как надо, и вы ничего не сможете сделать! И вообще, зачем тебе баллотироваться? Мы тебя сметём… Давай как-то договоримся, веди себя по-другому, и никто тебя трогать не будет, и не будет у тебя проблем». А по-другому — это как? «Ну, ты веди кампанию, а мы будем говорить, что нормально, а что — нет».
(Смешок…) Ответил я ему не очень лестно, сорвался, возможно, да… И разговор закончился ничем. Я его к тому времени давно не видел в таком разговоре, и меня поразило, что даже в разговоре тет-а-тет он уже не снимает эту маску, которую он на себя надел. И больше того — кайфует от неё. Это, наверное, элемент его жизни. Без этого он уже не может жить.
Он кайфует от того, что унижает, от того, что знает, кого можно унизить и до какой степени, он кайфует от того, что кого-то может заставить предать. Он увидел слабину, провёл спецоперацию, и — бах — Иван Иваныч Иванов раньше работал с Аваковым, а теперь просто предал себя, и его, и всех, и уже лижет двери в офисе Кернеса. Вот это для него высшее наслаждение. Я думаю, что он на самом деле для этого живёт. Находит мотивацию именно в этом.
Посмотрите нынешний состав его окружения. Все фавориты, так или иначе, — это те, кто прошёл через горнило предательства… Может, я слишком резок, и они для себя так не считают, но по сути — это так… Совсем мало кадров, которые он воспитал в своей структуре, да? А если по большому счёту, у него-то и структуры никогда не было. Такой себе агрессивный вживляемый паразит с мыслеформами. Атакует, берёт и отскакивает.
Кто скажет, какая у него была структура? Где он построил какое-нибудь большое предприятие, или фабрику, или… покажите. Нету. «НПК-Холдинг» занимался вложениями, но никогда не занимался реальным производством, созиданием. А сейчас он распространяется, что строит дома и работает на благо человечества. На самом-то деле это не так…
Вот отношение к людям… Я когда-то бросил покойному Кушнарёву на дебатах упрёк, что «вы не любите людей…». Но по отношению к Кернесу такой упрек — это просто комплиментарная форма. Он вообще никак не считается с тем, что у человека есть достоинство и понимание. Унижение этого достоинства и достижение результата для него — высшая форма наслаждения.
На этом он строит свой успех, и тому у него было много позитивных подтверждений. И из этого он выстраивает свои доктрины, свою правоту, укрепляется, на этих примерах убеждает всех вокруг. «Мир создан из негодяев, чем я хуже? Вот ты меня считаешь уголовником, напёрсточником — а посмотри на себя. Ты всё ещё считаешь, что ты лучше? Так я тебе докажу, что ты хуже меня». И тратит на это время, и доказывает, что ты хуже него, и доводит человека до состояния ниц, и всё…
Как реагировать на такое, как в нормальном обществе человек с такими нравственными устоями может достичь таких высот? Это, наверное, уже ближе к диагнозу нашего общества, да? Где мы находимся, какую заслуживаем власть и какой общественный строй...
Наверное, Кернес был бы очень неплохим бизнесменом, но это ему неинтересно, так как он очень любит деньги, но, кроме денег, он питается ещё и психической энергией, той, о которой я говорил. Это для него прежде всего.
Успешен… Что называть успехом… Он управляет городом — это льстит его самолюбию, и что дальше? Я всякий раз думал, что дальше он не пройдёт… И всякий раз убеждался, что нет предела человеческому падению и нет предела несовершенству нашего общества, когда селекционный отбор не работает и выдвигает — вот без всяких личных оскорблений в его адрес — человека с таким набором личных качеств на такие посты.
По сути, он сегодня руководит городом, руководит областью, полностью подминая под себя малоинициативного и инертного в этом смысле Добкина, успевает заниматься бизнесом во всём этом, зарабатывать приличные деньги, добивает врагов, выстраивает для себя отходные пути за рубежом...
Я не думаю, что ещё выше ему попадутся возможности — пройти в руководство страны. Наверное, потому, что в нынешнем руководстве страны уже достаточно высококачественных негодяев. Это не значит, что наш, харьковский, не прорвётся и не перегрызёт им глотки — возможно вполне.
Но трудно будет.
